|
 |
 |
 |
РЫЦАРИ ЮЖНОГО ВЕТРА 2ТАНКИСТЫВоскресный декабрьский день. По южному склону спускаются цепочкой четыре человека в бушлатах и танковых шлемах, несут сложенный в длинный чехол дельтаплан. Всезнающий Козьмин информирует: - Это ребята из военного НИИ, пополнение нам идет!
«Подразделение» по-началу держалось обособленно, братаний не последовало. Капитан Николай Раллев, майоры Валентин Крячун и Анатолий Рябцев ( с сыном Александром, тогда еще студентом ) приступили к делу как и подобает «людям из серьезного НИИ»- серьезно, основательно и методически безупречно: с предполетной подготовкой, тренажем, пробежками и подлетами…Но все же знакомство было неизбежным и постепенно «танкисты» втянулись в общий водоворот. Какие интересные люди! Верховодил в команде младший по званию – Н.Раллев. Если бы встал вопрос о его геральдическом девизе, я бы предложил такой – «Упорство и великое тщание». Все его действия, казалось, просчитаны на логарифметической линейке.
Валентин Крячун – старший по званию и по возрасту, в некотором смысле был противоположностью фактическому лидеру. Имея буквально энциклопедические технические знания ( к которым, впрочем, ему всегда была большая лень обращаться!) Крячун руководствовался в летном деле интуицией. Интуиция у него была отменная! Никаких честолюбивых изобретательских устремлений он не держал в помине – начал летать, как мечтал всю прежнюю жизнь, и был тем доволен.
А вот Анатолий Захарович Рябцев, по-моему, вообще забросил службу, как только занялся дельтапланеризмом – такие люди не могут отдаваться чему-либо наполовину. Экспериментальное конструирование увлекло его больше, чем сами полеты. В полетах более преуспел младший Рябцев, хотя я так и не разобрался, как работал этот замечательный тандем, оставивший очень заметный след в истории нашего дельтапланеризма.
Кто из дельтапланеристов того поколения не помнит великолепный «Альбатрос» Рябцевых.?!. Опубликованные чертежи «Альбатросса» в журнале «Моделист-конструктор» стали, по сути, первым квалифицированным руководством по постройке дельтаплана! … Крылатский овраг – он и есть овраг, куда не полетишь, все в нисходящий ротор. Но однажды, летом 1980 года, я своими глазами видел ( …и отказывался им верить!) полет А.Рябцева на «Дельфине» через весь овраг и обратно – без потери высоты!
Кто только из дельтапланерных асов не пытался парить в Крылатском, и сколько дров при этом было наломано! Предпринимал многочисленные попытки выпарить сам Гохберг, а позже - Слав Топтыгин, Виктор Гаврилов и Борис Белявский – ни у кого не вышло. Кстати именно по этой причине в 1978 году дельтапланеристы окончательно покинули свою крылатскую колыбель, перебравшись на высокий крутой берег реки Сходни в Братцево ( среди дельтапланеристов это место чаще называли Трикотажкой ), где началось освоение парящих полетов.
А парящий полет в Крылатском все же был сделан! Мало кто знает, но 19 апреля 1981 года при юго-западном ветре Александр Рябцев 12 минут парил на «Дельфине» короткими галсами над насыпным восточным склоном.
18-метровый паритель стаксельной схемы «Дельфин» - «лебединая песня» Анатолия Рябцева. Младший Рябцев на «Дельфине» умудрялся парить при ветре 3-4 м/сек, в то время как на всех прочих аппаратах, несмотря на все мастерство пилотов, требовалось не менее 7-8 м/сек.
В 1981 году – просто не расскажешь – А.З.Рябцев замахнулся на небывалое – на законы аэродинамики. Нет, он не ставил их под сомнение – он сделал попытку…их обойти! Замысел «Каскада» заключался в следующем: два крыла очень большого удлинения и малой стреловидности следуют в воздушном потоке независимо и реализуют на планировании высокое аэродинамическое качество. В области больших углов атаки крылья должны образовать щелевую несущую поверхность с бессрывным обтеканием. «Каскад» на удивление всем полетел, но «обьехать» законы аэродинамики не удалось – крылья «увязли» во взаимоинтеференции и кроме крутого парашютирования ничего не показали.
А.З. Рябцев мужественно пережил крах идеи и даже шутил, рассказывая о паническом ужасе, который испытывал в полете глядя на синее небо и облака сквозь межкрыльевую щель…
В начале 80-х эра первооткрывательства в дельтапланеризме завершалась. Неуемные творческие личности, не находили более себя места в рутинной обыденности и отходили от дел. Отошел от дел и Рябцев- старший. А через несколько лет его не стало. Но и из жизни он ушел не просто,он будто еще искал что-то неизведанное, но уже там – за ее чертой… … «Танковый экипаж» в скором времени разделился – каждый определил для себя то главное, ради чего пришел в дельтапланеризм, но все продолжали летать регулярно: ездили в Крым, на гору Клементьева и на «Крякутные старты» в Рязань. В 1986 году вокруг Раллева и Крячуна собралась группа «любителей полетов на мотобалке». В нее вошли В.Янцев, А.Игнатьев и Е.Табакеев. Итогда подключался В.Козьмин. В 1983 году во Франции, по линии УАП и АС ЦК ДОСААФ СССР
К 1986 году Николай Раллев, изрядно продвинулся по службе, стал полковником и когда он обратился с письмом от своего солиднейшего военного НИИ, с просьбой одолжить оставшуюся мотобалку «для исследования ее с целью… и т.д» , руководство Управления с радостью ее сбагрило с глаз подальше, не без оснований полагая, что мотобалкой ждут случай воспользоваться сами сотрудники дельтапланерного отдела (В.Жеглов, В.Рыбкин, В.Козьмин и я). Вот этого нам и было надо! То самое письмо, что принес Раллев, составлялось нами сообща, именно с этой целью! И цель была достигнута… «Исследования с целью…» начались немедля. Летали все выходные напролет, налетывали часы. Какие замечательные полеты! Мы обрели счастливую возможность полететь всласть (10-15 минут - ровно настолько хватало топлива в полуторалитровом бачке). В.Крячун, даже, умудрялся держаться в воздухе 25-30 минут, но как это ему удавалось, обьяснить он так не мог… Таких чудесных ощущений от полета я не испытывал даже на свободном крыле, не говоря уже о мотодельтаплане! В августе 1987 года бес попутал нас полетать в районе Николиной горы, на Рублево-Успенском шоссе. Красивейшие места, но лучше бы нам было выбрать другое место – полеты закончились «знакомством» с оперативниками КГБ, коих там, как муравьев… Назначенный ресурс мотобалки (10 часов) мы выбрали за месяц, а далее начались в буквальном смысле «ресурсные испытания», в ходе которых от мотобалки одна за одной отваливались и выходили из строя отдельные детали и узлы. После 30 часов рассыпалась цепь редуктора - ее переклепали из двухрядной, жигулевской. Оборвался хвостовик 3-метрового вала – провели уникальную операцию по ее приварке, термообработке и центровке. «Уставший» воздушный винт заменили на самодельный, что повысило тягу до 30%. Когда прогорела головка цилидра ( это случилось после 60 летных часов) то новую отфрезеровали заново – производители мотобалки не отличили бы ее от «родной»! Благодаря мотобалке ветераны-дельтапланеристы обрели второе дыхание и еще несколько лет замечательно летали Но в конце 80-х накатила “лихая пора”- полеты случались все реже и, настал день - прекратились вовсе. Н.Раллев и В.Крячун отошли от дел, а В.Янцев и А.Игнатьев переключились на чисто моторные полеты. Слав ТоптыгинСлав Александрович Топтыгин ворвался в нашу дельтапланерную жизнь подобно комете. Свою прошлую жизнь он как бы оставил за кадром, разом опустив занавес для всех интересующихся его летной карьерой. Неуемная, чурающаяся обыденности натура – он не мог не оказаться в наших рядах. Более того, даже наш куда как «неспокойный муравейник» Топтыгин умудрился по-своему разворошить. Первым делом он освоил дельтаплан. Иначе и быть не могло! Посредником выступил сам Виктор Козьмин, позвонивший мне августовским вечером 1976 года и заочно представив будущего ученика:
«Интересный клиент» явился в Крылатское на потрепанной черной «Волге» без промедления. Представившись, тут же ошарашил меня заявлением:
Учение вышло недолгим, Топтыгин схватывал все на лету, повторять ничего не требовалось. После двух-трех тычков на разбеге ( мудреное дело – разбег по пологому склону на «рогалло», которое плохо балансируется без нагрузки …) он действительно полетел! Слав Топтыгин был из той когорты незаурядных личностей, которых очень почетно числить в учениках, да вот не выходит! Ученик – это выстраданное дитя, на которое ушли силы, нервы и время. Ничего такого с Топтыгиным не было- взяв несколько уроков он уже летал, как будто занимался этим не меньше моего. Летал он ненасытно, вдохновенно, в полете он раскрывался полностью, его летный подчерк был неподражаем. Скоро ему уже не стало равных в мастерстве полета. Особенно блистал он в точности посадки «на шапку»…Не помню, кто придумал это очень «крутое» соревнование, может, Топтыгин и придумал : после взлета надо так извернуться с маневром , чтобы ногами встать при приземлении на брошенную в полете собственную шапку. Крылатское становилось тесным для наших летных экспериментов, но мы еще утюжили его склоны. В то самое время Михаил Гохберг отделившись от нашей ватаги, зачастил в Тушино,на высокий крутой берег Сходни. Сам ли он нашел это место, или кто из планеристов-ветеранов подсказал, не знаю. Вначале мы отнеслись к затее своего мэтра довольно равнодушно. После первого сообщения Жени Табакеева (верного «оруженосца» Михаила Борисовича) о том, что Гохберг продержался 40 секунд, сделав два галса вдоль склона, наш «разведотряд» в составе: Виктора Козьмина, Слав Топтыгина, Бориса Белявского, Виктора Гаврилова, Наима Адиатуллина прибыл на Сходню. Склон не произвел впечатления – заросший, внизу болото. Кто-то резонно заметил, что летать тут можно только при одном направлении ветра, а в Крылатском при любом.С тем туда и отбыли. Так-то оно – так, но было то направление ветра – Новое сообщение Табакеева раскололо небо над Крылатским – Гохберг продержался тремя галсами полторы минуты, причем два первых галса сделал без потери высоты, на уровне склона.Вот теперь-то мы прозрели – пока мы барахтаемся в Крылатском, Гохберг вплотную подобрался к динамическому парению.Надо вылазить из оврага и опять идти за Учителем! В 30-х годах на крутом берегу Сходни, недалеко от ж.д.станции Зиму и начало лета 1977 года мы безуспешно штурмовали сходненский склон, пытаясь зацепиться за узкий восходящий поток. Поэлементно все вроде бы получалось – взлет без просадки, разворот на 90 градусов, проход вдоль склона, но дальше парящий полет не получался. Отчаянная удаль не могла заменить недостающего умения – падали, врезались в склон, цеплялись за кусты и деревья…Попытки «войти в поток» за счет сильнейшего ветра ( 12-14 м/сек) тоже успеха не имели, тихоходные «рогалло» сдувало за склон. И вот оно случилось! Майским днем 1977 года, при южном ветре 7-8 м/сек Слав Топтыгин впервые запарил над склоном Трикотажки. После старта он очень смело, циркулем развернулся на крыле и с набором высоты пошел над перегибом склона. Разворот на 180 градусов опять на крыле - на обратный галс без потери высоты! Еще проход «крабом» вдоль склона и опять разворот. Короткими галсами Топтыгин парил над нами на высоте 15-20 метров и, казалось, не прилагал к тому никаких усилий. Это был прорыв! Вся летающая рать, включая самого Михаила Гохберга, наблюдала великолепный полет Топтыгина. А он, пролетая над стартом, кричал вниз:
Один талант отдавал дань благодарности другому таланту. Правильно! Красиво!.. М.Гохберг хоть и уступил первенство в освоении парения, но спустя Топтыгина хватало на все – летать, писать стихи, снимать кино (…о «вредном ДОСААФе», который в образе черта строит козни дельталанеризму.), а еще где-то в подвале он строил настоящий махолет, идеей которого был фанатично одержим. Когда Топтыгин, со свойственной ему энергией включился в работу дельтапланерного оргкомитета, о нем узнала вся страна. Что бы ни делал Слав Александрович, он вкладывал в дело всю душу. В пол-силы он просто не умел! Было дело, Топтыгин в Крылатском «доводил» свой дельтаплан…Ныне трудно такое вообразить. …Край насыпного отвесного «калиманжаро» усеян отчекрыженными от крыла лавсановыми лоскутами. От полета к полету лоскуты разной формы и размера отрезаются огромными, страшными ножницами и падают на землю:
Полет вниз, подьем наверх, к месту очередной экзекуции:
Еще полет ( едва не десятый! ):
…И, черт возьми, дельтаплан отлично полетел! … Летом 1977 года Топтыгин совершил рекордный парящий полет над знаменитой планерной горой Клементьева, в Коктебеле. При южном ветре он парил 2 часа 34 минут. Что, казалось бы, 2 часа 34 минуты для нынешнего С подачи Виктора Козьмина, корреспондент ТАСС и заядлый дельтапланерист Николай Поздняков «протолкнул» информацию о рекорде Топтыгина в центральную прессу. Может кто помнит замечательный рассказ «В тот день, при
Топтыгин не на шутку «затравил» всех . С того, пожалуй, и началась рекордная
гонка! Осенью 1978 года пришла беда. Случилось это на западном склоне Трикотажки. Слав
Топтыгин взялся облетывать новый «Сокол» ленинградца В.Михайлова. Дул резкий,
порывистый ветер. С самого старта что-то не заладилось в его полете, дельтаплан
бросило резко вниз и на большой скорости он столкнулся с расположенным ниже
перегибом склона. Топтыгин ударился о землю находясь в подвеске горизонтально,
всем телом. Видимо все-таки рассчитывал, что крыло вынесет в последний момент
над злосчастным перегибом. Не вынесло. Петровы…Белая «двойка» подкатила к перегибу южного склона Крылатского осенним днем 1977
года. Крошечный пекинес, первым выпущенный из машины, деловито произвел разведку
местности особо не удаляясь от хозяев, с уважением и некоторой опаской на
расстоянии огибая удивительных, огромных птиц, почему-то уткнувшихся клювами в
траву.
До того дня два друга, два телемастера высшего разряда, жили полной жизнью - занимались горными и водными лыжами, техническим творчеством и туризмом. Но чего-то важного не хватало… И вот нашли! Белая «двойка» зачастила в Крылатское. Не прошло месяца, она появилась с длинной оранжевой «сигарой» на крыше. Первый дельтаплан ( кажется, типа «супер-стандарт») Петров и Звягинцев смастерили ударно. Также ударно и упорно они учились летать – сказалась хорошая спортивная и техническая подготовка. Летных дней не пропускали. К весне «нагнали» в летном мастерстве сильнейших московских летунов. В нашем кругу Звягинцев, Петров с женой Лидией Жена Виктора Петрова, Лидия Ивановна, а среди московских дельтапланеристов –просто Лидочка, была замечательным человеком. Она активно учавствовала во всех нешуточных затеях мужа, сопровождала его в вылазках в Коктебель, на Кавказ. Лидочка стала для нас, летающих, настоящей берегиней. Ко всему она была опытным врачом, что в нашем ремесле, сами понимаете… Лидочка налаживала чудесным образом наш безалаберный полевой быт и по-женски мудро умиротворяла часто закипавшую по делу и без оного, «атмосферу горы».
Дельтапланерная жизнь закрутила Виктора Петрова настолько, что основная работа в телеателье стала его тяготить. Кто-то из друзей насоветовал пойти на железную дорогу, оператором вагона-рефрижератора. Очевидная выгода – месяц в пути, зато потом 30 дней дома – летай, сколько хочешь! А можно в вагон швейную машинку и рулон лавсана взять- глядишь, к возвращению новый купол готов… Красиво было на словах… Петров пробкой вылетел из железнодорожного рефрижератора после первого же рейса. Быть в отрыве от любимого дела долгий месяц оказалось невыносимым. Стремительно и захватывающе развивался дельтапланеризм той поры. Росло летное мастерство, совершенствовалась техника. Со страниц «драхенфлигеров» летели в нашу жизнь все более совершенные аппараты , время «рогалло» уходило безвозвратно.Однажды, при очередном коллективном просмотре свежего номера «Драхенфлигера» палец Петрова уткнулся в снимок совершенно нового дельтаплана «Изер Футура». Женя Табакеев перевел аннотацию под снимком, из которой следовало что создатель «Футуры» собирается слететь на ней с вершины Фудзиямы. Это произвело на Виктора Петрова такое впечатление, что через три или четыре недели построенная им по журнальному снимку «футура» уже латала в Крылатском. Черт знает, слетела ли с Фудзиямы та самая «Футура», но следы ее в истории дельтапланеризма быстро затерялись. Такое часто случалось. Петровская «футура» тоже особой радости создателю не принесла, летала весьма заурядно и вскоре была им разобрана. Зато скопированный Петровыми «Стингер» ( его привез из Франции Михаил Гохберг в 1978 году), летал лучше оригинала!.. … 1979 год стал для нас тяжким годом. Тяжко, с потерями начался новый 1980 год.
Именно в то время случился тяжелый перелом в московском, ( да и во всем
отечественном), дельтапланеризме. Уходили многие. И еще тяжким грузом легла на
Петровых гибель замечательного московского пилота и нашего общего друга Наима
Адиатуллина. Он разбился на их глазах, на южном склоне горы Клементьева в
августе 1979 года. Что-то надломилось. СОЗДАТЕЛЬ…Ну как отказаться от почетного предложения облетать новый дельтаплан, если из многих летающих выбирают тебя. Конечно нет! Владелец дельтаплана и его же конструктор- средних лет, несколько полноватый мужчина с густыми пшеничными усами излучал саму доброту и приветливость. Зеленое, из АЗТ легкое крыло не очень удобно легло на плечи и трапеция оказалась высоковата, но на разбеге дельтаплан удивил меня сбалансированностью и летучестью. Один полет с восточного склона и я влюбился в него.
Так, без церемоний, я познакомился с замечательным человеком, летчиком-испытатетелем ОКБ Миля, Александром Петровичем Грушиным. Что побудило его с головой окунуться в наш дельтапланерный омут, я не совсем понимал. Сам он летать на дельтаплане остерегался, резонно остерегаясь травм, совершенно «не совместимых» с его летно-испытательной работой. Возможно его творческая натура жаждала интересного дела, а возможно он лишь опекал своего сына, Петра, вдруг увлекшегося дельтапланеризмом. Уж кому, как ни ему- летчику-испытателю- знать, какой счет иной раз предьявляет небо своим «покорителям».
Так или иначе в моей жизни появился великолепный дельтаплан и целая группа обеспечения полетов. И очень кстати, по-скольку наше знакомство совпало с «великим дельтапланерным переселением» из Крылатского на Трикотажку. Отныне за мной, как за большим начальником каждую субботу и воскресенье заезжала белая «трешка» с дельтапланом на багажнике и приданной командой. Мы ехали на Трикотажку, на полеты. Мои помошники-ученики – Петр ( Грушин-младший) и Андрей Нестеров по-началу показались мне родными братьями. Уж не знаю почему…Может их делали похожими шлемы «ЗШ-5», в которых я обоих постоянно путал. Учить «братьев» практически не пришлось. Либо они тайком от «папы» уже сами неплохо подучились, либо действительно сразу проявился их летный талант, но так или иначе в моей памяти мало чего осталось, указывающее именно на мои заслуги в их летной подготовке.
Дельтаплан, который по началу, по прототипу, прозвали «стрингером» с каждым днем раскрывал свои возможности. Так и подмывало посоревноваться. “Ученики” не очень заводились, особенное безразличие к «соревновательному элементу» в полетах проявлял Петр. Куда более честолюбивый Нестеров, иной раз втягивался в соревнование,но только в том случае, когда ему явно светило у меня выиграть.
Грушинский «стингер» оказался в нужном месте, в нужный час. Полным ходом шло освоение динамического парения. Парили в узком потоке на том, что было, а то что было не совсем годилось для парения. Тихоходные, парашютообразные «рогалло» и его вариации, несмотря на упорство пилотов, вываливались из потока из-за избыточной флюгерности и большой скорости снижения. Вот тут и проявилось выдающееся свойство «стингера» – изумительная дозированность флюгерной устойчивости и управляемости, благодаря ко-торой он как вкопанный «держался» в галсе и не отваливался от склона при порывах ветра. Зима 1977-78 г.г. – лебединая песня грушинского «стингера. При южном ветре он буквально господствовал в воздухе. Редкий летный день я уезжал со склона не налетав пол-тора-два часа. Но «подержаться за ручку» стингера удавалось реже и реже – Нестеров и Грушин-младший уступали мне аппарат лишь окончательно умаявшись и окоченев на ветру. Мастерство их расцвело. Виртуозная техника пилотирования и поистине птичье чувство потока Грушина-младшего состязались с честолюбивостью способного Нестерова. Если бы грушинскому таланту приладить сбоку чуток спортивного честолюбия, то еще неизвестно кто в чемпионах ходил бы, но всходы дало именно упорство Нестерова. …Новогодней ночью 1978 года, при свете дальнего света грушинских «жигулей», замерзший вконец Андрей Нестеров приземлился на вершине южного склона Трикотажке при южном ветре, продержавшись в воздухе 2 час 03 минуты. Рекордсмена едва вернули в чувства! Рекорд Нестерова никто не побил, хотя пытались многие. Осмыслив в полной мере выдающееся творение А.П. Грушина, мы единодушно решили, что именно такой дельтаплан нужен для полетов с небольших перепадов высот в равнинной местности. Все вдруг захотели иметь такой дельтаплан. Техническая комиссия Московской зоны Оргкомитета дельтапланеризма страны постановила разработать комплект документации по постройке и пилотированию грушинского “стингера”, которому тут же дали соответствующее название – «Москва». …До официальной федерации дельталанеризма СССР, в Тут и выяснилось, что «рецепт» его постройки утерян еще на стадии постройки. Аппарат есть, а чертежей нет…Еще при «закладке» аппарата Грушин по своему интуитивному разумению уклонился от «первоисточника», в результате чего от самого “Стингера” мало что осталось…
“Стингер” – великолепный дельтаплан 3-го поколения, был …Затворившись на даче в Переделкино Петрович мучительно «рожал» несуществующие чертежи, склеивал обрывки «одноразовых» шаблонов из газет, собирал по углам сохранившиеся листочки с набросками и размерами… В общем – творил… В то самое, трудное время первая московская летунья, Лия Буканова и нарекла Петровича – СОЗДАТЕЛЕМ. Так и осталось за ним сие звание до конца той славной эпохи… Часто наведываясь в Переделкино ( мне было поручено подготовить рекомендации по пилотированию типовой «Москвы»…) я долго дивился высокому статусу загородной резиденции Грушина. Двухэтажный особняк за глухим забором, московский телефон. Охрана… Петрович не сразу разьяснил мне что эта государственная дача закреплена за его отцом, Петром Дмитриевичем Грушиным. П.Д.Грушин – легенда отечественного ракетостроения.
Затея с «Москвой» не совсем удалась. Несколько появившихся копий внешне смахивали на оригинал, но по летных качествам до «Москвы» не дотягивали. Создатель предпринял отчаянную попытку реалибитироваться. Так появился дельтаплан, с самого начала заявленный им, как рекордный. Имея небольшую площадь (не более 15 кв.м), он предназначался для парения при сильных ветрах и выглядел жутковато благодаря черному куполу, пошитому из капроновой чехольной ткани. Вскоре мы прозвали его «бешенным клопом». Было за что… Андрей Нестеров в августе 1978 года, на 3-ем всесоюзном слете всерьез ополчился на всесоюзный рекорд продолжительности полета. «Действующий» рекорд принадлежал тогда ленинградцу В.Степанову - 5ч30мин - и был установлен из на Юце, под Пятигорском. В один из дней слета, при «подходящем южном ветре», облачившись в зимний комбинезон, загодя заготовленный еще в Москве, Нестеров стартовал на грушинском парителе с южного склона планируя продержаться в воздухе никак не меньше восьми часов. Площадь крыла оказалась слишком мала для такой схемы аппарата. Он молнией носился вдоль склона, едва выпаривая над перегибом и трепыхаясь на разворотах, как нерестовая рыба на перекатах. Очень скоро стало ясно, что рекорда не будет… Андрей тяжело пережил неудачу. ( об этом мы узнали много позже…). По возвращению в Москву на полетах он появлялся реже и реже. Потом совсем исчез с дельтапланерного горизонта. Лишь спустя полтора года от Юры Логунова я узнал об удивительном изломе в жизни Нестерова. Он ушел не только из дельтапланеризма, он ушел из прежней жизни – сменил адрес, телефон, друг друзей. Его золотые руки оказались востребованы на ином поприще – он стал церковным строителем и реставратором. Совершенно случайно я встретился с ним летом 1994 года у церкви Святителя Николая в Хамовниках. Окладистая борода расстелилась по черной рясе; доброжелательный, твердый взгляд, укрепленного духом человека. Нестеров терпеливо выслушал дельтапланерные новости, не проявляя к ним никакого интереса и разговора на некогда общую тему не поддержал. Да,он изменился, но более внутренне, чем внешне. … Свой легендарный рекорд Нестеров установил ночью. Роковое совпадение - тоже ночью, 23 октября 1994 года, на Ярославском шоссе, под Сергиевым Посадом, на большой скорости, оборвалась его жизнь. Незаурядная жизнь. На отпевании в церкви, что на Фрунзенской, среди его друзей, от дельтапланеристов были Юра Логунов, Женя Табакеев и я. Похоронили Андрея Нестерова на Преображенском кладбище в Москве. … Грушин-младший не ушел из авиации. Обучившись вертолетному делу в I-ом МГАКе, ( учился на вертолетчика он скорее всего по настоянию отца, желавшему передать сыну «фамильное ремесло»), он,тем не менее, пошел по жизни своим путем. Какое-то время Петр работал инструктором в Центральном дельтаклубе, но по большому счету, своим летным талантом он распорядился безалаберно. Много летных талантов я встречал, но талант Грушина – исключительный. И по безалаберности его приложения, Грушин тоже уникален. Свой «сыновний долг» взрастившей его сверхлегкой авиацией, он так и не отдал. А кому многое дано, с того много спросится!.. … Как и многие, Александр Петрович Грушин отошел от дельтапланерных дел в начале 80-х, когда закрылась интереснейшая страница нашей дельтапланерной истории. В дельтапланеризм, ставший официальным дельтапланерным спортом приходило новое поколение. Петрович безвыездно жил в Переделкино, звонками никого не беспокоил, лишний раз о себе не напоминал. Вскоре он ушел с летно-испытательной работы.А потом был обширный инфаркт.И почти полное забвение. Лишь Юра Логунов, хранитель наших человеческих связей, навещал его. Второй инфаркт Грушин не пережил. …Если вам доведется побывать на Новодевичьем кладбище, зайдите на могилу замечательного человека, нашего создателя, Александра Петровича Грушина. Он будет рад… ЯковлевцыСергей Яковлев влился в нашу дельтапланерную жизнь очень скромно. То что среди нас давно находится сын легендарного авиаконструктора А.С.Яковлева, я узнал с большим запозданием от всезнающего Виктора Козьмина. Дело было в феврале 1978 года. Впервые увидев С.Яковлева на основном склоне Трикотажки, в подвесной системе и «ЗШ», я поразился его портретным сходством с отцом. Еще более поразило, что Яковлев-младший уже был летающим! Когда и где он освоил дельтаплан? Особо не навязываясь в друзья, я стал приглядываться к Сергею Яковлеву и его команде. На полеты он приезжал на своих «жигулях», сопровождаемый двумя-тремя помошниками. Помошники не шибко горели желанием сигать на дельтаплане с отвесного склона, но энтузиазм изображали старательно. Единственный в его команде (кроме самого Сергея Яковлева), кто искренне увлекался полетами, был Георгий Чанов. Чанов летать любил, летал много и сильно. В дальнейшем, узнав его ближе, у меня, даже, сложилось впечатление, что полеты ему просто необходимы для какого-то внутреннего «самоуравновешивания». Авиаконструкторы не могли не испробывать себя на творческой ниве
дельтапланеризма. Яковлевцы в короткий срок построили несколько удачных
дельтапланов «Галс». В эволюционировании яковлевских аппаратов чувствовалась
классическая, осторожная конструкторская поступь. «Галс-3», пожалуй, вышел самым
удачным. По сумме качеств, его вполне можно было поставить в ряд лучших образцов
в этом классе.( Эх! Вот что нужно было запускать в серию в 1983 году вместо
«Славутича»!.) Он замечательно годился и для начального обучения и для
динамического парения в узких потоках. К тому времени уже почти год я работал в ОКБ Яковлева. Рабочим днем 31 января 1979 года, стоя подле кульмана, я с тоской косился через щель зашторенного окна чертежного зала на плотные столбы пара, вываливающие из градирен ТЭЦ, за Песчаной площадью. Столбы клонились к северу ровно, как по линейке. Задувал замечательнейший южак! Давний, коварный замысел расправиться с нестеровским рекордом имел шанс на удачу! …И я постучал в «запретную для входа посторонних» дверь кабинета Чанова. Чанов – настоящий летун, среагировал мгновенно и тут же позвонил настоящему летуну Сергею Яковлеву. Втроем не мешкая рванули в яковлевский гараж, за дельтапланом, по пути обсуждая детали предстоящего рекордного «залета». В гараже вышла досадная заминка со сборами и монтажом багажника. Это, как позже стало ясно, был нам знак свыше – «отставить попытку!». Все-таки, позрузились и выехали. В пути, конечно, осознали, что время упущено. К моменту взлета «оставалось» 5-7 м/сек.- предел для парения. Как ни старался я удержаться в теряющем силу потоке, как ни выскребался над «дежурными местами», но через 27 минут вывалился вниз! Вторая попытка вообще потеряла смысл и была предпринята более сгоряча, чем по рассудку - ветер ослабел до 4-5 м/сек и не оставлял никаких шансов… Прошмыгав над перегибом 15 минут, я зацепился за дерево и заслуженно «свинтился» в снеговой отвал. …Интересно, икалось ли Андрею Нестерову в тот закатный час?.. … В начале 80-х ОКБ Яковлева переживало не лучшие времена, это было очевидно даже мне, рядовому конструктору. Сергей Яковлев реже и реже появлялся на Трикотажке - Заместитель Генерального конструктора погружался в омут тяжелых проблем «фирмы». . Замечательный, редкой порядочности человек, проверенный самим Небом, он, без сомнения «вытянул бы» фирму. Но долго, слишком долго копился «статический заряд» и было абсолютно ясно,в кого он ударит… Все время как бы за кадром оставалось еще обстоятельство… Старший Яковлев, прознав про рискованное увлечение сына, категорически, ( даже непечатно…), запретил ему летать. И все-таки Сергей еще какое-то время летал. Г.Чанов продолжал летать. На первом чемпионате СССР в Кызыле в 1981 году он представляя команду Москвы… но уже не как спортсмен. У меня осталось лишь пара слайдов, на которых запечатлен Я благодарен судьбе, что в моей жизни были эти замечательные люди. Хмурым мартовским утром. 1979Дельтаплан падал вращаясь. Мелькнула мутная, в сыром тумане, полоска рощи в изгибе Сходни и залитый талой водой луг. …Только бы успеть встретить землю, всегда ведь успевал!.. Где же она?!. Твердая, промерзшая, в коросте грязного снега, земля навалилась стеной. Даже для мысли – все, конец – не осталось места. Удар. Темнота. … Надо мной серое унылое небо. Тихо. Кажется я немного заснул. Нелепость какая - взял и заснул на улице. А, где? Пытаюсь приподняться на локтях – не получается. Ну, еще раз…
Узнаю голос Лидочки Петровой, он слышен откуда-то сзади. А, вот оно что… Ну ей виднее, она - врач. И не удивляюсь. Хотя почему у меня сломан позвоночник? Что-то здесь не так. Наконец, соображаю, что лежу на склоне Трикотажки. Так, может, я летал? … Да , сегодня я ехал на Трикотажку, помню как выходил из вестибюля “Сходненской” и долго ждал троллейбуса. Но дальше – провал. Почему же я лежу на земле, в подвесной системе? Что же произошло!?. Надо мной лохматая голова Сергея Рожкова и еще лица: Виталик Куприн, Наим Адиатуллин, Татьяна Елькина, Юра Уткин - встревоженные, озабоченные. Только увидев перед собой огромные, полные слез, глазищи Надежды Загидуллиной, ясно понял – беда .
И опять пытаюсь приподняться.
Захлопали дверцы «скорой». Ребята расступились, уступив место врачам. Врач меня Прощупывает, меряет пульс, давление, всматривается в зрачки. Укол в руку. Еще укол. По команде сразу много рук поднимают меня и перекладывают на носилки. Носилки с грохотом вкатываются в неуютное нутро «Скорой». Переваливаясь на ухабах, “скорая” выезжает на асфальт. Слева – врач, а на откидном сидении, сжавшись в комочек притихла Надежда Загидуллина, понимаю – будет сопровождать в больницу . Вскоре останавливаемся, что-то в моем состоянии насторожило врача. Опять пульс, давление; зрачки. И укол, после которого я проваливаюсь куда-то вниз и вбок… Прихожу в себя от лязга открываемой двери. В открывшийся проем пахнуло холодом и сыростью. Меня перекладывают на каталку. Длинным, сумрачным коридором подкатывают к лифту. Клацают и дребезжат двери допотопного лифта. Снова длинный, сумрачный коридор с полукруглым арочным потолком. В конце –огромные двери. Каталку вкатывают в зал, залитый ярким светом. Свершившаяся перемена меня не занимает; испытываю полнейшее равнодушие ко всему происходящему. Белые халаты сомкнулись вокруг меня и я – на операционном столе, под яркими, плоскими лампами. Произнесена одна нескладная фраза: дельтапланерист из Тушина.12 часов 45 минут.Шок второй степени. Снова пульс, давление,зрачки… Под левую руку – градусник. Врачи выпутывают меня из подвесной системы. Не получается. В дело идут скальпели и ножницы. Зачем же резать? Ах да! Лидочка Петрова говорила про сломанный позвоночник, врачи опасаются его потревожить. Перерезав ремни, принимаются за одежду. Раздели. Под спину, руки, голову подсовывают плоские рентгеновские кассеты, подкатывают мудреный аппарат. Проводами опутывают руки,ноги, голову. Аппарат жужжит и замолкает. В операционной происходят изменения. Слышу голос, но он обращен не ко мне:
Это ж меня продефектировали! Значит мой позвоночник цел. Понимаю это, но не радуюсь – безразлично. Начинают колотить судороги. Пытаюсь из сдерживать, но бьет сильнее и сильнее, бьет все тело и конечности. За судорогами, откуда-то издалека появляется боль. Боль еще терпимая, но всем своим существом я чувствую, что скоро она грянет во всей силе. Боль выползала безжалостной змеей откуда-то из-под спины и обвивала все тело. Судороги прекратились, уступив место боли. Теперь я лежу неподвижно, скованный болью, остекленело уставившись на яркие плоские лампы и ничего более не замечая вокруг. Мое состояние понято. Анастезиолог поколдовав с ампулами, набрал огромный, никак не меньше пятикубовый, шприц и одним движением ввел его в артерию. Боль растаяла. Хирурги гипсовали правую руку. Опять длинный коридор. Заминка у сестринского поста и через двери с закрашенными стеклами меня вкатывают в узкое помещение с высоченным потолком. Две кровати. Понимаю – одна из них моя. Укладывают на фанерный щит, под ноги подкатывают плотно свернутый матрац. Медсестра поясняет что надо снять нагрузку с костей таза, которые вдрызг поломаны, и щит необходим при таких травмах спины. В изголовии штатив с перевернутым пузырем, из которого в меня через коттектор уже вливается физраствор. И напутствие перед уходом:
Дверь закрылась. Звенящая тишина вдруг навалилась на меня. Кажется я смертельно устал. Закрываю глаза и проваливаюсь вниз и вбок… … В оконное стекло барабанят тяжелые капли дождя, заледенелые ветви позванивают в порывах ветра. Но не шум ненастья спугнул сон, это пришла боль. Выползла змея, выждала… Постепенно но неотвратимо она сковывает тело. Боль везде – сочится со стен, потолка, бьется в оконное стекло, втекает в тело из проклятого пузыря на штативе… Пытаюсь шевельнуться - боль усилилась. Значит шевелиться нельзя, но лежать неподвижно невыносимо. Вот когда приходит страх. Хочется закричать, позвать на помощь…Но кому кричать? Кто мне поможет?! Понимаю что если поддамся страху -я пропал.. Попробую терпеть. Ну, сколько смогу… Сознание парализовано. Не могу думать, сосредоточен только на боли. Вся прежняя жизнь с ее заботами, проблемами – далеко-далеко и вообще прожита не мной. Вспыхивают и исчезают какие-то несвязанные картинки из прожито - вспыхивают и исчезают. Над всем боль ставит жестокий вопросительный знак: зачем все это нужно? Боль! Проклятая боль! И липкий пот по телу. Проклятое слабое тело! К рассвету забываюсь коротким сном. Сон придал силы. Я продержался ночь. … Днем легче. Днем можно отвлечься: в корридоре голоса и шаги; гремит процедурный столик и я гадаю, куда его покатила медсестра. А вот и настоящая радость – солнечный зайчик наведался ко мне, он посланник другого мира, где все ладно и нет боли. Днем есть надежда, днем я могу ждать прихода медсестры - откроется дверь и она вплывет в палату, как ангел в райских одеждах, а в ее руках кювета, под стерильной марлей, а под марлей –шприц с драгоценной обезболивающей жидкостью. Медсестра не входит, но само ожидание облегчает боль. Мне принесли записку с воли и надувного резинового тигренка. «…Андрюха! Держись, мы с тобой! Надувай этого тигра по сто раз в день, чтоб не было пневмонии. Врач сказал, что к тебе будут пускать через несколько дней, когда переведут в палату. Мы еще придем. Наим.» Ниже еще приписка: «Этот тигренок такой же полосатый, как и я. Он будет пока с тобой вместо меня. Целую. Тигра Полосатая». Тигрой Полосатой прозвали мы с Наимом Надежду Загидуллину за ее красно-желтый полосатый свитер, в котором она всегда являлась на полеты в Крылатское. Я занялся перечитыванием записки с нарисованной кошачей мордашкой. Через нее протянулась ко мне ниточка надежды. Я вцепился в нее. … Снова ночь. Лежу уставившись в потолок. Боль не стала слабее, но теперь я «держу удар». Теперь я знаю – надо продержаться два-три часа и придет спасительное забытье. Оно будет коротким, но оно придаст силы терпеть дальше. …А боль – подлая змея. Подлая и трусливая, выползает по ночам, а днем боится даже приближающихся шагов в коридоре, даже солнечного зайчика на стене… Ненавижу боль! Приходит на память из прочитанной в школьные годы книжки про известного летчика-испытателя, как переломанный, изувеченный летчик бубнил в бреду:
Вот действительно бред! Под пыткой болью мысль о полетах раздражает - гонишь ее куда подальше…К каким чертям собачим летать, если тебя раздирает животная боль! В коридоре движение, шум. Дверь распахнулась и в палату санитары вкатывают каталку. У меня появился сосед, на вид лет двадцать пять, восточное лицо. Остаток ночи и весь следующий день он беспробудно спал. А следующей ночью несмотря на отчаянные попытки реаниматоров он умер и его покатили в морг. Меня же за перенесенный стресс «наградили» обезболивающим уколом и я мгновенно. …Вниз и вбок… … Наступившим днем я проснулся позже обычного и сразу ощутил – боль уменьшилась. За окном весна, небо очистилось от унылой, серой хмари. Ярко светит солнце. Настроение улучшилось до боевого и я принялся за резинового тигра… Перед глазами плыли фиолетовые и оранжевые круги, искрила дуговая сварка - компрессор из меня был еще никудышний. Так и заснул. К вечеру боль почти пропала, я уже предвкушал, как без просыпу скоротаю нынешнюю ночь. Но не повезло… Ночью, в коридоре напротив, умирала женщина Она задыхалась, стонала, плакала, но ее никто не слышал. Временами женщина затихала, но последующие приступы становились все более мучительными и она молила о помощи. И вдруг с сестринского поста раздраженный, дикий окрик:
Женщина затихла. А через короткое время в коридоре началась знакомая беготня, ругань, дребезжанье кислородного аппарата по разбитому паркету; затем резко наступила тишина и – скрип выкатываемой каталки. В морг … Ну богодельня! Так можно подохнуть и в любой подворотне. … Анатолий и Виталик Куприны30 марта меня перевели в общую палату. После реанимационной преисподней, шестиместная палата с ее застоялым запахом хлорки, показалась раем. Но, главное, теперь ко мне приходили друзья. Двери палаты не закрывались. Поправ больничный режим, друзья проникали в палату без разбору дней и времени суток. Сопротивление медицинского персонала было сломлено навсегда. Единственное, о чем еще некоторое время просили медсестры, чтоб не шумели в палате, но и это требование было вскоре снято в виду невозможности его выполнения. Приходили по одному и гурьбой, часто прямо с полетов. Тогда разбор полетов стихийно проводили поперек моей кровати. Обитатели палаты с ужасом таращились со своих пытошных механизмов, пытаясь что-нибудь понять в словесной околесице сумасшедших дельтапланеристов. Анатолий и Виталик Куприны – родные братья. Ко мне приходят часто, но по одному. Сегодня, вдруг, заявились вместе .... Виталик: - Над помойкой опять вываливался..! Уж по забору обходил, а все равно у помойки не держит. Братья Куприны, одинаково одержимые дельтапланеризмом, были противоположны во всем. Спокойный, рассудительный Анатолий – личность творческая. Из его рук выходили замечательные вещи, безупречные по исполнению. Он всегда искал какие-нибудь новые технические решения. Не счесть всего, что он выдумал. А сколько намеревался! Как только Анатолия посещала очередная идея, ( а он их генерировал непрерывно!) он звонил и требовал встречи. В любое время суток. Надо отдать должное – многое из того, что рождалось в его светлой голове, было замечательно и, тем или иным образом , нашло применение, к примеру удобные узлы каркаса , приспособления для обжимки тросов и изготовления коушей. Раз десять, нагнав на всех большого страху, он затевал постройку очередного супер-крыла, должного изменить ход дельтапланерной истории …И всякий раз того мы не дожидались. Анатолия занимал процесс, а не результат. Дельтапланеризм давал ему простор для творческой самореализации, а полеты , похоже, его интересовали куда меньше .
Именно это бесило его младшего брата Виталика. Далекий от честолюбивых помыслов и утонченной радости творчества, Виталик любил только полеты. Затеи брата, не сулящие практического результата, его раздражали. Изобретательство, как самоцель, меня тоже не занимало, поэтому я был солидарен с Виталиком. Мы много и здорово летали с ним: и в Москве и в Планерском – на горе Клементьева, и в Карпатах, на горе Тростян . Летал младший Куприн превосходно. Его летный подчерк очень точно отражал характер: ровный, надежный. Все-таки однажды произошло из ряда вон событие - братья заключили краткосрочное перемирее и буквально за несколько дней построили удачный «Альбатрос» с желто-красным лавсановым крылом ( …кажется, по версии «Моис-макси» ). На этом аппарате Виталик начал парить на Трикотажке в числе первых. То была его лебединая песня! А скоро, неведомо откуда, подкралась беда - неизлечимая болезнь Больше не помнит Виталий Куприн ничего из своей прежней замечательной жизни, а если и помнит что, то вроде как не его была та жизнь. Тяжкая, печальная история. … Еще об Юре Уткине…Звук ударяемой о коридорные углы дюралевой трубы приближался! Этот звук я узнал бы из тысячи других! …Это точно - ко мне!
Дверь палаты отворилась и вслед за просунутой трубой, в проеме двери появилось бородатое, невозмутимо-торжественное лицо Уткина. За его спиной опасливо не приближаясь о исходилась в истерике старшая медсестра. Юра бережно, чтоб кого не зашибить , приладил трубу к стене, наискосок .
Полтора года назад, сорвавшись по звонку Жени Табакеева я примчался сюда же, в Боткинскую больницу чтоб увидеть живого Юру Уткина после его падения в пучину Химкинского водохранилища из-под развалившегося в воздухе дельтаплана. Когда выловленные из воды обломки дельтаплана, мы выложили на земле, нас обьял ужас. Так зверски порушить конструкцию мог только зенитный снаряд… А Юра отделался общей контузией и …повинностью по десять раз на дню рассказывать о своем невероятном происшествии. Летом 1977 года Уткин совершил красивый полет с Кара-Дага. Он завершился благополучной посадкой на коктебельском пляже. И сразу же родилось несколько вариантов одной романтической легенды, вошедшей в коктебельский эпос. По одной версии крылатый человек, воспарив с вершины Кара-Дага, несколько часов кружил над Коктебелем и улетел в горы. По другой - тот же человек с той же вершины улетел куда-то к чертовой материи,поговаривали, даже, в Турцию. По третьей версии он насмерть расшибся о скалы и сгинул в пучине моря. Феномен Уткина никем не разгадан. По всем известным физическим законам и опыту земного бытия, он на этом свете зажился сверх меры. Необьяснимо, как столь регулярно попадая в ситуации, казалось бы совершенно безвыходные, он умудрялся выходить из них невредимым. В марте 1977 года, в Карпатах, в полете на большой высоте у него оборвался нижний боковой трос . Без него крыло перестает быть крылом и полет превращается в смертельное падение. Уткин и падал, но до земли не долетел…Единственная, стоящая посреди поляны ель приняла его на себя… Ни царапины!
На десятерых бы хватило всего, что с ним приключилось всего за несколько лет. Закончив дельтапланерную карьеру, он увлекся парапланеризмом и достиг на новом поприще немалых успехов. Но его «послужной формуляр происшествий» продолжал пополняться. В конце концов могучая рука ангела-хранителя, удерживавшая его столь длительно на этом свете затекла и из очередного переплета Юра выбрался непонятно почему живой, по медицинскому заключению «с травмами, условно совместимыми с жизнью». Но не «по состоянию здоровья» Уткин покинул наши ряды.Он летал бы по сей день, невзирая на «вставной» позвоночник. Но как только начал выветриваться дух первопроходства и после захватывающего, штормового плавания замаячила земная твердь, Уткин отвернул свой бриг в открытое море… Невозможно представить его рядовым участником каких-нибудь «плановых» соревнований, как невозможно представить Крузенштерна капитаном речного буксира… Но все это случится позже, а пока Юра Уткин – именитый, известный всей стране дельтапланерист и автор великолепной вариации дельтаплана «Волд Кап-90», полетами на котором он покорил всех в Карпатах, Крыму и на Кавказе. Все еще в самом разгаре! … Евгений Табакеев Наиболее «систематизированную подборку новостей» из внешнего мира приносил
Евгений Дмитриевич Табакеев. Это была его професиональная черта – он ведь
состоял на службе в дипломатическом ведомстве Академии наук СССР. Свежие новости
следовали в строгом порядке: международные достижения, затем – внутрисоюзные, и,
наконец, оперативная сводка новостей и происшествий с Трикотажки и Крылатского… Как Табакеев умудрялся сочетать бурную дельтапланерную жизнь с ответственной работой – загадка. Было в его жизни и то, чего мало кому из первых удалось миновать – «скорые», операционные, долгие больничные отлежки и тяжкое возвращение в строй…
Кто бы вспомнил сейчас, какое великое дело на общее благо делал Табакеев в 70-х и начале 80-х !? Отечественный дельтапланеризм зарождался в жестоком информационном ваккуме. Единственно что заполняло его – переводы Табакеева из журнала «Драхенфлигер», неведомо как им получаемого из ФРГ. Мы так и жили, от номера к номеру… Тесная табакеевская коммуналка на Песчаной на годы стала главным информационным центром общественного Оргкомитета дельтапланеризма СССР. Гостеприимный хозяин принимал друзей и малознакомых «ходоков» со всех концов страны в любое время дня и ночи. Женя Гриненко, Дима Почебут из Симферополя, Толя Клименко, Николай Калашников, Александр Дашивец из Киева, Толя Коркач, Володя Тюменцев из Черновиц, Виктор Ягнюк, Олег Оре из Риги, Володя Михайлов из Ленинграда, Саша Акимов, Рустэм Исмагилов из Минска… Вся первая, легендарная когорта! Приезжая в Москву, они первым делом спешили к Табакееву. А Табакеев тут же звонил мне и Уткину. Легкие на подьем, мы тут же слетались! Сколько вечеров провели мы тесной дружеской компанией у большого табакеевского бар-камина! Камин был декоративным, но бар – настоящим! Выбор статей и первоочередность перевода устанавливали сообща. Евгений Дмитриевич переводил профессионально, я едва успевал записывать. По ходу редактировали, обсуждали, потягивая сухое «Ркацителли» или «Вазисубани»… Информация мгновенно разлеталась по стране. Как двигала она дело! Ведь в то время не «нарушения требований регламентирующих документов» были причиной аварийности, а банальное неведение! Ценнейшая информация Табакеева спасала жизни. Именно из табакеевских журналов мы впервые узнали о страшном флаттерном пикировании, антипикирующих устройствах , смене поколений дельтапланов и многом другом, очень нужном и важном. Уже четверть века, как нет деятельного, боевого Рыцарь неба! Его боевые латы иссечены, меч в зазубринах и ноют старые раны, но он не выходит из боя – он по-прежнему поднимается в небо! … В один из майских дней, перед отьездом на гастроли зашел ко мне Юра Лосев. Солист хора Свешникова он горячо увлекся дельтапланеризмом – для него это было единственной возможностью подняться в небо. Его грузной комплекции тело как бы вступила в неразрешимое противоречие с душой, рвущейся ввысь. Заслонив собой белый свет, он оперся ручищами на спинку кровати, и та испустила жалобный скрип.
На майские праздники московские дельтапланеристы повадились регулярно выезжать на гору Клементьева. В это время там дует ровный и сильный северный ветер, все в цвету…Красота! Эх, как я позавидовал Юре в тот миг! Он же оглядевшись по палате и совсем нависнув над моей кроватью, отчего та вовсе хрустнула сочленениями, понизив голос сказал:
… Через неделю мне сообщили, что Юра Лосев разбился на северном склолне горы Клементьева. Неудачный старт с пологого склона. Потерял скорость. Понесло по ветру. Столкновение с землей было касательным, но при его комплекции и оно оказалось смертельным. Короткая и печальная дельтапланерная судьба. Но осталось от нее что-то очень светлое, подающее надежду – ведь не победило приземленное тело рвущуюся ввысь душу. Не победило! … А мумие мне помогло. Через три недели, поддерживаемый друзьями я поднялся с кровати. Увидев меня стоящим случайно оказавшийся в палате лечащий врач лишился дара речи. По его раскладу мне было положено лежать еще два месяца и еще полгода ходить на костылях. Костылей в руки я так и не взял. Спасибо тебе, Юра! Сергей РожковНаверное я действительно лопух! Загипсованная еще в реанимации правая рука уже замечательно действовала и совершенно не беспокоила, а тут вдруг - покатили из палаты. В хирургической по периметру - девочки в белых халатах. Врач Гаевский торопясь ткнул в запястье пару новокаиновых уколов и принялся ломать мою руку, как алюминиевую проволоку. Я полез на стенку от невыносимой боли. Практикантки брызнули из пытошной, вслед за ними и медсестра, ассистировавшая врачу. Гаевский ломал один, молча. На выручку костолому прибежал дежурный хирург из 2 отделения. Вдвоем доломали, дрелью просверлили, вставили спицы, растянули, загипсовали… Долгая, мучительная боль выматывала меня уже вторые сутки. Дурацкие обезболивающие порошки, которыми временами облагодетельствовала меня медсестра, совершенно не помогали. Сергей Рожков выслушивал мое скорбное повествование, покачивая головой и недовольно пошевеливая усами.
Рожков работал инженером по медицинскому оборудованию в МОНИКИ и все, что связано с медициной знал, как мало кто знает. Но все уже произошло… … Впервые познакомил меня с Рожковым, зимой 78-года Митя Гольданский.Сам Митя – «гусар-от-дельтапланеризма» своих учеников, когда они ему попадались, ставил на крыло как и сам учился. То есть сразу. С самого верха…В один из таких разов, проследив за пикирующим вниз и страшно флаттерящим лавсановым аппаратом, и убедившись, что все осталось цело, Митя обьявил:
«Оставшимся целым» и был Сергей Рожков. Беседовали у Мити, на квартире, на Воробьевых горах ( вообще-то квартира принадлежала его знаменитому деду, академику Н.Н. Семенову ). Даже не будь сам Митя Гольданский колоритнейшей личностью , за одно «открытие» Рожкова, ему следовало поставить памятник. Прямо на Трикотажке…
Сергей Рожков относился к категории людей, которые понимают дружбу исключительно как право и обязанность одаривать, помогать, спасать, не требуя ничего взамен. При этом он обладал какой-то неистовой энергией “направленного действия”. Ну кто, кроме Рожкова мог бы наладить непрерывную доставку дефицитного лавсана из Каунаса для пошива куполов? Всего за год уже пол-Москвы летало на добытом из лавсане. В 1980 году на Юце разбился москвич Г. Лебедев. При всеобщей беспомощности Рожков пробил спецрейс «L-410» в Пятигорск и сам вывез парализованного Жору в Москву, в институт им.Склифасовского… Жора вскоре все же погиб, но доброе дело Рожкова осталось. Дельтапланеристом Рожков не стал. Хотя я помню его блестящий полет с вершины Кохты в Бакуриани, но полеты – не его удел. Зато земные дела Рожков вершил, как настоящий ас. Его острый ум прошивал суть любого дела, за которое он брался , как лазером. Однако всегда, достигнув очередной вершины, он утрачивал интерес к начатому делу. Включившись в организацию и судейство соревнований Рожков сразу завоевал всесоюзный авторитет. Но он не снес начавшегося обюрокрачивания официального дельтапланеризма. В последний раз поприсутствовав на заседании ФДС СССР, Рожков вышел из здания ЦАК им.В.П.Чкалова, сел в свою зеленую “трешку” и … навсегда уехал. Спустя много лет очень авторитетный московский дельтапланерист «первой волны» высказался в его адрес:
Не раз и не два Рожков и меня вытаскивал из «жизненных кюветов»! А сам-то я ничем толком Рожкова не отблагодарил. Да он и случая такого мне ни разу не представил! А все-таки здорово бывает в тяжкие минуты, полистать истертые страницы старой записной книжки и натолкнуться на запись: Рожков Сергей В. тел… И спасибо Мите Гольданскому! ДРУГ- Лекривен не приземлился ночью в Касабланке. Телефонная трубка обожгла раскаленным металлом. Чей-то неузнанный за тысячу километров голос донес страшную весть – разбился Наим Адиатуллин. 25 августа 1979 года, над горой Клементьева зеленый «Сирокко» резко опустил нос и в крутом, почти отвесном флаттерном пике устремился к земле. Тот самый, наш «Сирокко», на котором я недавно перевернулся на Трикотажке. Мы в чем-то, выходит, сильно просчитались и цена ошибки оказалась страшной… Память, как прокрученная назад кинолента, возвращает меня в совсем недавнее…Перрон Курского вокзала. До отправления пасажирского скорого «Москва-Феодосия» остается несколько минут, а его только подают на путь. Номера вагонов совершенно наооборот, наш двенадцатый оказался в голове поезда. Мы бежим на другой конец платформы, пробиваясь через толпу провожающих и таких же, как и мы, спешащих к своим вагонам пассажиров. Вязко, тянуще ноет правая нога, еще не зажившая после переломов, но бежать быстрее мы все равно не можем – у Наима на плечах рюкзак и палатка, у меня громозкий пакет с каркасом дельтаплана, того самого «Сирроко», восстановленного и облетанного после мартовской аварии. Наконец нужный вагон. Суета посадки, несколько обычных слов на прощание, последнее крепкое рукопожатие. Мелькнуло и исчезло в проеме вагонного окна лицо друга…
Много раз увозили нас поезда, мы были приучены к недолгим проводам и в тот раз, я верил, мы расстаемся ненадолго. Вышло – навсегда. Через несколько дней была совсем иная встреча, леденящие подгобности которой врезались в мою память навсегда. Холодное августовское утро. Безлюдная эстакада грузового склада Внуковского аэропорта. Прямоугольный деревянный ящик, карандашным кружком отмечено, где голова. Нелепые накладные на «груз 200» в моих руках. Был верный, добрый друг на всю жизнь и вот – он «груз»… От этой жестокой мысли, полоснувшей по сердцу, перехватили дыхание, чьи-то невидимые руки сжали горло. Закачалась, поплыла в сторону земля под ногами… До этой минуты я еще не верил, где-то в дальнем уголке сознания еще теплилась надежда, что произошла чудовищная ошибка, что там, за тысячу километров все нелепо спуталось. Но теперь та мерцающая лучина надежды догорела и на сердце навалилась непомерная тяжесть осознания утраты. Там, за цинковой оболочкой гроба, в холодном скорбном мраке осталась отныне частичка меня самого. Это на всю жизнь. … Какое счастливое, хоть и чертовски трудное время поражений и побед прожили мы вместе! Как жаль что его оказалось так мало, мы же собирались жить вечно! 20 апреля 1976 года после нескончаемой череды неудач наш первенец «Арамис», наконец поднял в воздух Наима, а потом и меня. Первые полеты длились по несколько секунд, но им не было меры, не было цены! Ими наградила нас сама судьба… Мы всегда старались держать в узде эмоции – иначе нельзя в непростом ремесле, которому мы посвятили себя, но в тот день мы не пытались сдержать слез радости. Мы обнимались, плакали и, стоя на коленях, целовали зеленый парус «Арамиса», гладили его, как живое существо…Это была наша первая победа. Впереди еще будут победы, будут поражения – будет все, что заведено на этом свете. Но с той поры, как не закручивала нас дельтапланерная жизнь, на каждом ее лихом изломе , мы обязательно приезжали в Крылатское. Мы поднимались на обрывистый северный склон, располагались на ставшем для нас навеки священным месте отрыва и первого полета. Мы раскупоривали бутылку сухого вина и долго-долго перебирали в памяти прошедшее, обдумывали настоящее, строили планы на будущее. Дельтапланеризм набирал силы стремительно, дух захватывало от вала событий, которых, кажется, само время уже не вмещало в себя! Мы были участниками этих замечательных событий. Мы были счастливы! … 20 апреля 1980 года в Крылатское я приехал один. … Время затягивает душевные раны, врачует боль утрат, но пока бьются наши сердца, будет жить благодарная память о дорогих друзьях, которыми наградила нас судьба. Таков закон человеческой жизни! ЭПИЛОГЛюдской поток вынес меня через вестибюль «Щукинской» наверх. После духоты метро свежий морозный воздух освежал. Яркое солнце режет глаза – голубой небосвод чист - ни облачка. Под ногами похрустывает тонкий лед – легкий ночной морозец прихватил лужицы на асфальте и они еще не оттаяли. Хрустально поблескивают в ярких солнечных лучах тонкие сосульки на почерневших сугробах. Иду пешком по Новощукинской, у меня есть минут двадцать. Улица плавно уходит вправо и вниз: впереди в летящем прыжке через Москву-реку стелется мост, через него лента шоссе стрелой врезается в многоэтажный массив Строгино. Еще недавно здесь был огромный фруктовый сад, пшеничное поле до горизонта и старинная деревушка, что исчезнув без следа,оставила свое имя микрорайону. Нет фруктового сада, нет пшеничного поля, нет деревушки и ее обитателей – нет, как и не было вовсе на белом свете! Но нет – я вижу все это! Вижу плывущие над Строгино величественные облака, и беззвучно кружащие под ними планера с соседнего Тушинского летного поля. Великая Книга Жизни пишется незримо но верно, ее страницы можно перелистать, но вырвать их невозможно! От предчувствия скорого полета радостно и чуть тревожно защемило сердце. Совсем скоро мощно и уверенно зарокочет двигатель «Фрегата», я ощущу упругую поддатливость ручки управления на взлете. Тысячи и тысячи раз я взлетал, оставляя на время землю, но так и не приелось мне это удивительное, трепетное чувство начала полета. Нет ничего замечательнее взлета. Как хочется, чтоб вся жизнь стала вечным взлетом, чтоб всегда надсадно, на высокой ноте, ревел двигатель, рвался в клочья отбрасываемый винтом воздух, чтоб уходила вниз земля , чтоб высота открывала впереди бескрайний, бесконечный, как сама жизнь, горизонт. И чтоб опасность всегда в лицо, а не в спину!… … Короткий, стремительный разбег. Шуршание дюралевых лыж по мартовскому насту прерывается – качнулась и уходит вниз земля. Впереди, прямо по курсу , за темно-зеленым ворсом Серебрянного бора открывается Крылатское – колыбель моей юношеской мечты о небе. Вот так же взлетали и уходили в небо мои друзья. С открытым сердцем принимали они все, назначенное им судьбой. Они уходили в полет легко, будто наперед зная, что полет их уже никогда не прервется. Дорогие мои, ушедшие в полет, друзья!. Мы не расстались, ничто не разделит нас! Мы обязательно встретимся! Мы встретимся, как прежде встречались на нашей славной Трикотажке, при южном ветре! Мы пожмем друг другу руки и крепко обнимемся, чтоб уже никогда не разлучаться, ибо един наш удел – служить Его Величеству Небу! До южного ветра, друзья! Андрей Кареткин 1990-1997г.г. |
Гора Клементьева. Южный склон.
сентябрь 1978г.
1988г.Петр Грушин.
Март 1978г. Трикотажка.
